Картина

[ Home ] [ Up ]

КАРТИНА

Рассказ

- Собирайся, Петьша, в лагерь, - сказала мать, - путевку дали.

- Чего я там забыл!? - буркнул Петьша. - Избавиться хочешь? Ну, валяй!

Мать ушла в кухню, сердито загремела посудой, а потом начала всхлипывать. Вот всегда она так! Как отец месяц назад совсем ушел, слова не скажи, сразу в слезы. А он реветь не стал, еще чего. На всех отцовых  фотографиях лицо черным фломастером зачеркнул.

Мать увидела, била, била, пока рука не устала, и ушла к соседке на него, Петьшу, жаловаться. А ему, может, еще хуже, что ж, об этом на каждом  углу кричать!

В лагерь Петьша вообще-то хотел, это он так, для строгости. Только ведь как повезет. В прошлом году, например, тоска была: строем в столовую, строем обратно. Ни в речку, ни в лес, одни конкурсы - то отрядной песни, то чистоты в палатах. Чуть не сбег, да не знал дороги.

Петьша поколупал замазку на окне, подышал, размазал рукавом по стеклу дыхание и пошел на кухню, - Мам, ну, мам, куда ехать-то? Опять в Речкуновку?!

Ехать оказалось далеко на удивление: на пароходе по Енисею и аж за Красноярск. Там в сосновом бору было разбросано пять двухэтажных корпусов, они еле виднелись за деревьями  и  каждый жил своей жизнью - малышня, два средних отряда и два старших.

Были там корты,  футбольное поле и бассейн -  в  Енисей  не пускали, да не очень-то к нему подберешься, так обрывисты берега. Все это Петьша узнал, пока собирался.

Их провожали родители, стоял шум, крик, каждый совал своему мешок с едой, словно они собирались туда на год.

- Петенька, пиши почаще, пиши! - пронзительно, как птица, вскрикивала мать, и, чтоб не хлюпнуть, он быстро отвернулся. Она очень редко его так называла.

- Главное - дисциплина!  - сказал новый вожатый, играя мускулами, и Петьша поник. Не нравится ему это слово, сразу на душе тесно.

- Кру-гом! На месте ша-гом марш!

Через неделю Петьша притерпелся, что делать. В лес, что окружал их, водили парами, строго вдоль забора. Наверное, воспиталка боялась волков, а может, начальника. Ноги упруго ступали по хвое,  но,  если  оторваться и не слышать голосов погони: - Смирнов, ты куда? Вернись, кому говорят!  -  то можно было кое-что успеть: лизнуть смолу, подобрать корявую палку и заметить две, а то и три тропки, ведущие неведомо куда., кем-то протоптанные.

- Смирнофф! - кричала даль дурным голосом, и он шел обратно но, втянув плечи.

- Матери сообщим, что за своеволие!

На второй неделе Петьша пошел в кружок.

- Что ты ходишь один, займись чем-нибудь, - зудела воспитательница, Анна Петровна. Это казалось ей подозрительным.

Ну как ей объяснить? Петьша не нуждался в обществе.

У него был друг - Степа Маркин, таких поискать! Степа умел все: мастерить кораблики, запускать змея, без спичек зажечь костер, передразнивать птиц и, главное, знал, как уговорить петьшину мать отпустить его к ним с ночевкой, а жил Степа на другом конце города, они недавно туда переехали. Одного не сумел в этот раз Степа - поехать с ним вместе, но виноват в том не был, их матери работали в разных организациях.

Петьша думал, думал и выбрал кружок выжигания. Не идти же в мягкую игрушку, там сопливая малышня.

- Ерундой эанимаетесь! - на всякий случай сказал он, придя первый раз. - Цветочки, пестики, девчачье дело!

- Ишь, какой критик выискался! - удивился руководитель, Иван Максимович, почти старик, лет, наверное, пятидесяти, с твердыми бровями и складкой у переносицы. - Сам-то, небось, и не пробовал. А ты вот, брат, картину смоги, тогда мы тебя и послушаем.

- Какую картину?

- Такую. Придумай. У нас все можно, коль желание есть.

- А прибор дадите?

- Дам.

- А доску?

- Обязательно. А теперь ступай, не мешай работать. Надумаешь, милости просим.

Всю ночь ворочался Петьша на раскладушке. Надо же! Картину! Заманчиво. Только как же он ее сможет, если по рисование больше тройки никогда не получал? А все-таки надо попробовать!

После завтрака Петьша с листиком в руке помчался к третьему корпусу.

- Придумал! - выдохнул он. Мастер посмотрел строго.

- Не кричи. Давай, обмозгуем.

Он долго разглядывал корявый петьшин замысел.

- Д-да, не Леонардо, но мысль видна. Не возражаешь, если мы тут кое-что поменяем местами?

Петьша не возражал. Теперь он готов был стерпеть все. Жизнь обрела смысл.

Прибор ему сразу не дали,  а выбрали доску, самую большую, какая только нашлась, на меньшую он не согласен, дали наждачку.

- Валяй, шкурь, что б была как зеркало.

От усердия доска нагревалась под рукой, слетала пыль, щекотала нос. Теперь рисунок. Это было самое трудное. Под ответственность Ивана Максимовича Петьшу  отпускали  за ворота. Он ходил, набычившись, делал зарисовки. В альбом попадали то старые замшелые стволы деревьев, то взблескивающий словно рыба в просветах Енисей, крутые спуски к воде.  Неумело, упрямо он лепил композицию, удивляясь, как раньше совсем не любил это дело - шуршащий след грифеля по бумаге.

Иван Максимович щурился, подправляя одним взмахом.

- Ничего, ничего, не торопись, парень.

В тихий час,  когда ребята тихо бузили, он лежал и думал: - Интересно, а можно показать как солнце насквозь пробивает лес?

Когда рисунок через копирку был перенесен на доску, бледные фиолетовые контуры напоминали карту военных действий. Теперь предстояло сделать объем, как, ему объяснили. Петьша взял выжигалку - толстый карандаш со шнуром  и  проволочкой  на конце  и  приступил.

Маленькими, легкими точечками можно было передать второй план; на первом, словно следы от пуль снайпера лепились друг на друга точки большие. Дымок от прибора ел глаза.

- Фактура! - говорили старшие.

Смена подходила к концу. Кружки готовились к смотру.

Петьшину картину трижды покрыли лаком, отчего она стала немного чужая, и прибили на длинный шест. Он понесет ее как знамя на параде, выше всех!

Их повезли в другой лагерь, по соседству, там был приличный стадион. И шествие началось.

- Смотрите,  смотрите,  какая большая!  - кричали пацаны. - Красиво, - говорили взрослые, - неужели сам? Ну, молодец!

И Петьша занял первое место. Он смотрел, что у других, пил лимонад по случаю праздника и, наконец, взлохмаченный, веселый поймал на бегу Анну Петровну.

- Я хочу ее сразу запаковать и убрать в камеру хранения, - выпалил он.

- Кого, что? - не поняла Анна Петровна.

- Картину.

- Ах,  картину... - Она как-то странно взглянула на него, - Понимаешь, мы ее уже подарили.

Петьшу словно ударило в грудь.

- Понимаешь, ГОРОНО, комиссия... Им так понравилось! А тебе ведь дали же грамоту.

- Верните мне мою картину! - закричал Петьша. - Картину!

- Что ты орешь как ненормальный! - начала сердиться воспитательница, - они уже давно уехали.

- Я делал ее для мамы, а вы, а вы...

- Смирнов, не выражайся! Вернешься домой, сделаешь такую же, а сейчас марш в отряд,  кру-гом, и не распускай нюни, ты будущий мужчина!

Глухое, страшное чувство возникло в Петьше. Оно подкатило к горлу, застряло комком. Сжав зубы, он скомкал красивую гладкую бумагу с печатями,  которую держал в руках,  швырнул в траву и медленно пошел по тропинке к автобусу.

- Петьша! - окликнул Иван Максимович, - Петьша, тебя не докричишься. Постой, парень, вот ключ, сбегай к нам в мастерскую, я очки на столе забыл.

Очков на столе не было. На столе во всю длину лежала его картина! Петьша подошел и потрогал доску пальцем. Потом оглянулся. Ее все-таки надо как следует запаковать.